Значение имени

Маленький Святослав отличается хорошей коммуникабельностью и легко вливается в коллектив. А вот с чем, скорее всего, будут проблемы – это с упрямством. Святослав становится периодически совершенно несговорчивым, а его упрямство не несёт под собой никакой логической основы. Благодаря этому свойству он достигает и больших успехов в любом выбранном направлении. Его не сможет свернуть с выбранного пути ни одна преграда, так что нужно научить его умению разбираться, где стоит применять данное свойство характера, а где лучше быть более сговорчивым.

Если Святослав решит получить хорошее образование, то он его получит. Он по-настоящему целеустремлённый мальчик, что редко бывает в детском возрасте. Однако самообразование для него не является самоцелью. Уже, будучи подростком, он думает о жизненном успехе и как будет его добиваться. Образование – это всего лишь часть длительного пути, на который становиться Святослав.

В детстве Святослав не блещет богатырским здоровьем и болеет, как и все остальные дети. А вот начиная с подросткового возраста, Святослав начинает увлекаться спортом, что, конечно, отражается и на здоровье. Привычка к регулярным физическим нагрузкам остаётся у него потом на всю жизнь.

С.Н. Фёдоров: «Я пошёл в первый класс в городе, где отец был командиром дивизии. Прекрасный город – Каменец-Подольск. Здесь у нас был отдельный дом, огромный сад. Это было любимое место для игр. Мне никогда не было скучно. Была конюшня. Был велосипед. В 10 лет, когда арестовали отца, я получил полную самостоятельность. Гонял по улице, сам находил себе хлеб, воровал яблоки в садах, копал в огородах картошку, чтобы не умереть с голоду. Рано начал работать. Я видел жизнь во всей её реальности».

С.Н. Фёдоров: «Сына «врага народа» сторонились. Я находил себе друзей в книгах, записался сразу в три библиотеки. Я хотел быть похожим на д’Артаньяна, Павку Корчагина, на героев Джека Лондона – сильных одержимых мечтой. В 8-9 лет я перестал расти и перешёл в разряд «слабых». Мальчишки дразнили меня «Федорёнком».

С.Н. Фёдоров «Год я проучился на артиллериста, а потом вдруг решил – хочу летать. Высота, небо, риск – профессия для настоящего мужчины. Перевёлся в лётное училище в Ростов. Вначале летал на учебном самолёте. Всё складывалось как нельзя лучше – я уже видел себя отличным пилотом. Но, видно, не суждено мне было стать лётчиком».

« Я перешёл учиться в среднюю обычную школу. Причём пришёл с запозданием, потому что нужно было сделать протез. Школа была далеко, ходить на костылях – пять-восемь кварталов было совсем не просто. Правда, благодаря этому я быстро окреп физически. Но начались другие проблемы – учебные. Я начал ходить сразу к трём репетиторам, а мать по ночам печатала на машинке, чтобы я мог отдавать деньги по пять рублей за урок. Через полтора-два месяца я заметно подтянулся по этим предметам и школу окончил нормально: с одной тройкой по химии».

С.Н. Фёдоров: «Медицина для меня стала чем-то особенным, она стояла в общем ряду других профессий. Надо сказать, поступил я в мединститут с большим трудом и только потому, что парень. Девушки с 16-ю баллами, которые я набрал на экзаменах, не проходили, в то время 98 процентов медиков были женщины. Вот так я оказался в медицине. В институте я ни чем не выделялся, и, конечно, никакой тяги к офтальмологии не было. Поначалу я и не знал, что это такое. Чтобы понравиться девушке. Я стал заниматься спортом и занялся настолько основательно, что не могу остановиться и по сей день. Тогда же я увлёкся фотографией и решил этим делом зарабатывать деньги».

«Я понял, глубоко прочувствовал, что всё могу. Да-да, я понял, что если человек может преодолеть себя, то он может преодолеть и любые трудности. Именно тогда на берегу Дона во мне  родилась и осталась на всю жизнь неодолимая уверенность в себе, в своих силах. Может быть – это качество главное во мне…»

«Когда на пятом курсе мы начали изучать офтальмологию, то сразу поступил в кружок по офтальмологии, стал бывать в клинике и пропадать там по вечерам. Старался овладеть оборудованием, осматривал больных».

С.Н. Фёдоров: «Одну из первых операций по экстракции катаракты сделал в станице Вёшинской. Скальпелем умудрился пропороть боковую часть глаза, брызнула кровь, больной чудом не ослеп. Вторая экстракция прошла уже нормально, пациент, цыган, на следующий день после операции удрал из больницы, уехал вместе с табором».

С.Н. Фёдоров: «После окончания института я хотел поступить в ординатуру. Написал заявление, и как будто всё складывалось нормально. Но вдруг всё переменилось. Я был в хороших отношениях с учёным секретарём института, часто играл с ним в шахматы. Он был фронтовиком, по специальности – хирургом, заканчивал работу над докторской диссертацией. Я рассказал ему, что отец находится в заключении, и спросил, нужно ли об этом сообщить в ординатуру. А вскоре узнал, что в ординатуру меня не приняли».

С.Н. Фёдоров: «Станица Вёшенская – это «Тихий Дон», это – Шолохов, это возможность плавать. Те шолоховские края остались в памяти на всю жизнь. Я с удовольствием согласился здесь работать. Больные были не только из Вёшенска, но приезжали и из станицы Басковской, которая располагалась неподалёку. За зиму я умудрился сделать 15 операций по экстракции катаракты, несколько операций при глаукоме, какие-то простые операции амбулаторного типа. Я совмещал две должности: окулиста и терапевта».

«В то время я женился… Конечно, я понимал, что стать хорошим специалистом в Вёшенской я не смогу. А мне хотелось чего-то достичь в своей области. Мы договорились с женой, что она попросит направление на Урал после окончания университета, и тогда я переберусь к ней. Так мы и сделали. Я поехал в Москву и получил перевод в Лысьеву».

«Теперь причин не принимать меня в ординатуру нет. Реабилитировать-то реабилитировали, но никаких документов не выдали, кроме справки о реабилитации. Только в 1955 году отец получил разрешение съездить на десять дней в Москву и получить паспорт, Обрадованный тем, что я перестал быть сыном «врага народа», я написал письмо с просьбой принять меня в ординатуру».

«Конечно, годы учёбы в ординатуре давались нелегко. Утром – работа, больные, операции. Во второй половине дня – научные исследования в клинике нейрохирургии, наблюдение за глазами больных с опухолью мозга. Что происходит при этом со зрительным нервом? Сравнения, изучение, выводы, записи и вновь наблюдения. Работа без выходных, отпусков, праздников – ординатуру надо было закончить за два года и защититься. Так я решил для себя».

«Случайно встретился с женщиной, вместе с которой учился в ординатуре. Она предложила мне ехать к ним в филиал института Гельмгольца в Чебоксары, где как раз нужен был заведующий клиническим отделением. Я подал туда на конкурс, приехал в Чебоксары и получил в своё распоряжение глазное отделение».

В институте мы занимались эпидемиологией трахомы, статистикой заболеваемости. Скучная, никого не зажигающая работа. Мучительно думалось: неужели так бездарно пройдёт жизнь? Ночами лежал с открытыми  глазами и фантазировал, выдумывал интересные научные темы. Казалось, днём всё начнётся по-новому. Вот закуплю аппаратуру, реактивы, буду сидеть в лаборатории дни и ночи напролёт, что-то нащупаю важное и новое. Но проходил очередной день. И всё, что казалось таким лёгким, простым, куда-то откатывалось, испарялось. Аппаратура неизвестно когда будет закуплена, реактивов нет, лаборантов не хватает… Наконец, решил для себя, как отрезал: моё дело – новая операция по замене мутного хрусталика искусственным из пластмассы. Автор идеи – английский офтальмолог Гарольд Ридли».

 «А затем мне повезло: один из моих пациентов сказал, что на электроаппаратном заводе у него есть знакомый – Семён Яковлевич Мильман, который делает уникальную работу. Это был потомственный рабочий лет пятидесяти пяти. Когда я нарисовал хрусталик, дал приблизительные размеры, показал чертежи, Семён Яковлевич сказал, что сможет это сделать. Недели через две он принёс две линзочки, штампики специального приспособления, чтобы можно было пропилить краешки линзочки и вставить душки. Мы с ним по вечерам на кухне стали делать первые искусственные хрусталики. Я достал на санэпидемстанции 10 штук клеток с кроликами и начал имплантировать искусственные хрусталики в глаза кроликов. Оказалось, что они прекрасно переносят операцию: реакция была первые два дня, на третий день глаз уже был совершенно спокоен».

 «Для операции я взял тот же микроскоп, под которым делал хрусталики МСБ-2, поставил его на тумбочку, обложил толстыми книгами. Чтобы не упал на больного. Во время операции мне ассистировала сестра. И вот в маленьком импровизированном блоке был имплантирован первый в нашей стране искусственный хрусталик. На следующий день глаз был абсолютно спокойным. Ещё через день Леночка стала видеть процентов на тридцать-сорок. Через неделю-полторы – процентов на тридцать-восемдесят».

 Из письма С. Фёдорова А. Аграновскому:

 «У меня новость, которой спешу поделиться с Вами. Учёный совет Архангельского института избрал меня по конкурсу заведующим кафедрой глазных болезней… С чувством долгожданного освобождения подал заявление об уходе из филиала. Хожу не чуя ног под собой от радости. Очень хочется наконец по-настоящему взяться за работу. Ехал в своей машине на железнодорожной платформе, потому что автомобильных дорог не было. И вот Архангельск. Встретили прекрасно. Поселили в этаком «профессорятнике», дали две жилые комнаты, а в областной больнице – пятьдесят коек».

«У меня в комнате стоял маленький токарный станок, на котором мы вытачивали некоторые детали для наших инструментов, стоял наждак, можно было что-то подточить. Мы изготавливали иголочки, ведь специальных не было, мы шили глаза желудочными и кишечными иглами, обламывали их, укорачивали, затачивали, немножко сплющивали, а нитки брали из  капроновых женских чулок».

 Вспоминает профессор В.Д. Захаров:

«По просьбе Святослава Николаевича специально для нас в Московском институте органических соединений был синтезирован полимер. В 1964 г. после проведения экспериментальных операций на кроликах мы стали использовать жидкий силикон в клинике, имплантируя его в полость стекловидного тела при отслойках сетчатки. Помню, как тогда Святослав Николаевич сказал: «Слушай, мы, кажется, бога за бороду схватили».

 «В Архангельск приехал заместитель министра А.В. Сергеев, походил, поглядел и сказал: «Да, здесь оставлять вас нельзя. Надо переводить в Москву, давать современную клинику с новейшей аппаратурой, с точной механикой, тонкой оптикой, электроникой, иначе метод зачахнет и ничего Вам не добиться». Из Архангельска Фёдоров уезжал со скандалом, его не хотели отпускать».

 «Отъезд из Архангельска напоминал побег. Нас не хотели отпускать. В обкоме партии мне запретили уезжать, не велели отдавать трудовую книжку и снимать с партийного учёта. Но они опоздали, я успел до этого приказа сняться с партучёта и забрать трудовую книжку. А когда сел в самолёт и меня не сняли с рейса, то ощутил себя совершенно свободным, как будто уехал с Гаити».

 «Имплантировал в глаз 256-ю линзу. Надежды оправдались, глаз на 3-4 день стал совершенно спокоен, линза настолько прозрачна и незаметна, что её с трудом вижу я. Итак, есть начало».

2 декабря 1966 г. за большие заслуги в области здравоохранения советского народа, развитии науки и медицинской промышленности С.Н. Фёдоров награждён орденом «Знак Почёта».

«В мае 1966 г. я впервые поехал в Англию на конференцию по имплантации ИОЛ. По-английски я не знал ни слова, изъяснялся на немецком. Лондонский симпозиум интернационального общества состоял из 7 человек: Штромпелли, Богданс, Бинхорст, Чойс, Ридли, ещё кто-то из Америки и я».

После лондонской конференции Фёдоров ездил в Голландию, к доктору Бинкхорсту, в небольшой городок Тернойзен (Голландия). Святослав Николаевич вспоминает:

«Вместе с Бинхорстом сделал четыре операции, осмотрел его пациентов. Но самое главное, увидел, чем он работает. Был потрясён его сказочными инструментами. А я-то приехал с коробочкой из-под глюкозы, где в ватке лежали мои инструменты, которые считал лучшими в мире! Он посмотрел на них и сказал: «Да нет, лучше моими прооперируем». Увидев его инструменты, оценил интеллигентность этого человека. На его месте я мог бы просто рассмеяться в лицо, сравнив инструменты, что были у меня, с теми, которые выпускали мировые фирмы Швейцарии, Голландии, Англии».

 «Оппоненты меня хвалили, как на похоронах, замечания были несерьёзными. Хороших отзывов не поступило, но и плохих не было. Работу послали на заключение в Красноярск, профессору Дмитриеву, которого все знали кА явного противника имплантации  ИОЛ. Он дал положительный отзыв: «Тема спорная, с самой идеей диссертации я не согласен, однако автор настолько хорошо разработал проблему в эксперименте, настолько чётко показывает технологию изготовления хрусталика, приводит расчёты, описывает пластмассы, что только за одно это он достоин стать доктором наук».

«Мысль о методе радиальной кератотомии тоже пришла случайно. Поступил в клинику мальчик, который поранил осколком стекла глаз. Был до травмы близоруким, а после операции зрение улучшилось. Потом мне попалась статья Сато, который действительно пытался подобное осуществить, но разрезы наносил с задней поверхности роговицы, это было и опасно, и успеха не имело. Мы разработали новую методику. Мало кто сейчас не слышал о радиальной кератотомии».

«Мы в своём институте совместно с якутскими учёными создали сверхострый нож с остриём кромки вдвое тоньше, чем сама молекула коллагеновой ткани. Когда мы таким ножом режем роговицу, рана заживает через несколько часов, потому что вступает в силу закон молекулярной регенерации биологической материи, а именно: если разрушено меньше половины молекулы, то она сама способна восстановить свою целостность. Вот почему наши пациенты вечером того же дня, когда им сделали операцию, иногда идут смотреть кино».

Воспоминания А. Аграновского:

 «Фёдорову сейчас сорок семь. По-прежнему в его кабинете стоят гири-двухпудовки:  хирургу,  он  считает,  нужны  сильные  руки.  В  окружении учеников и помощников похож на тренера сборной. Плечист, стремителен, жёсткий ёжик на голове. Да и команда у него, надо сказать, подобралась молодая: доцента от ординатора не сразу отличишь. Стиль отношения свободен, может быть, даже слишком, со всеми прост, как-то увидел меня, придя после операционного дня, выжал стойку на руках. «Ещё могу!» — сказал с удовольствием».

Уже в конце 80-х гг. тяжёлое финансовое состояние бюджетных ЛПУ обусловило введение в ряде регионов СССР нового хозяйственного механизма. НХМ вызвал изменения в структуре органов управления лечебно-профилактическими учреждениями, в частности, создание в ряде регионов так называемых территориальных медицинских объединений. Многие медицинские учреждения перевели свою деятельность на принципы хозрасчёта и получили право наряду с бюджетным финансированием получать доходы из других источников и, прежде всего, от оказания платных услуг. С этого момента начался переход от жёсткой системы бюджетного финансирования здравоохранения к многоканальной системе.

Эксперимент в виде НХМ здравоохранения предусматривал:

-переход от выделения ЛПУ средств из бюджета по отдельным статьям расходов к финансированию по долговременным стабильным нормативам, комплексно отражающим целевую деятельность учреждений;

-сочетание бюджетного финансирования с развитием дополнительных платных услуг населению, а так же выполнением работ по договорам с предприятиями и организациями на хозрасчётной основе;

-развитие самостоятельности и инициативы трудовых коллективов учреждений здравоохранения в решении основных вопросов производственной деятельности и социального развития;

-установление тесной зависимости размеров фондов производственного и социального развития ЛПУ и оплаты труда каждого работника от конечных результатов деятельности учреждения (подразделения);

-использование различных форм хозяйствования, включая внутрисистемные арендные отношения, кооперативную и прочую деятельность.

Для территориальных поликлиник и территориально-медицинских объединений нормативы бюджетного финансирования устанавливались в расчёте на одного жителя по подушевому нормативу. Поликлиники должны были оплачивать стационарное лечение пациентов, проживающих на их территории, по системе предварительного возмещения затрат из расчёта средней стоимости за пролеченного больного с учётом профиля койки; услуги скорой медицинской помощи и консультативно-диагностических центров. Поликлиники были заинтересованы в сокращении расходов на стационарное лечение, в связи с этим большое развитие получили дневные стационары и центры амбулаторной хирургии в поликлиниках, а также стационары на дому.

Наряду с бюджетными средствами ЛПУ получили возможность использовать  дополнительные источники финансирования, в т.ч.:

-платные услуги населению и предприятиям;

-средства социального страхования, сэкономленные в результате снижения заболеваемости с временной утратой трудоспособности;

-добровольные взносы предприятий, учреждений и граждан и др.

 «Эскиз первого конвейера я нарисовал в 1981 г. По случаю показал его западногерманским журналистам, а они взяли и напечатали его в журнале  «Штерн» с подписью: «О  чём мечтает советский профессор». А вскоре ко мне обратились представители фирмы «Сименс»  с предложением изготовить такой конвейер. Через полтора года автоматизированная линия прозрения приняла первых пациентов. Только сделать её круглой, как задумывал, пока не удалось: оперблок клиники оказался тесным и конвейер пришлось вытянуть в ленту».

 Позже, в Чебоксарах, наладили выпуск отечественной «Ромашки».

Из книги С.Н. Фёдорова «Глаза в глаза»:

«Наступление на глазные болезни, в том числе и на близорукость, сейчас во всём мире идёт широким фронтом. Недаром только у нас  в стране функционирует в специализированных клиниках и отделениях пятьдесят тысяч коек. И что ни год 0 возводятся новые корпуса больниц. Всё это не только показатель огромного внимания Коммунистической партии и Советского правительства к вопросам здравоохранения. Резкого увеличения числа людей с заболеванием глаз. Факт остаётся фактом: техника двадцатого века сняла с человека 95 процентов его прежней нагрузки, но львиную долю её перенесла на мозг и зрение. Согласитесь, ведь не случайно, за последние сорок лет число врачей-офтальмологов только в СССР выросло в шесть раз».